ЛОПАТА И ВЕЧНАЯ МЕРЗЛОТА

Синий холод утренних небес,
Красные поляны... Жёлтый лес.
Чёрных гор далёкая гряда.
Резвой речки стылая вода.

Диана Гуревич переезжала из Тель-Авива в Хайфу, и я помогал перевезти её немногочисленное имущество, накопленное за 7 лет самостоятельной жизни в Израиле. Она приехала сюда лет, наверное, в пятнадцать, одна, без родителей, по хитрой программе еврейского агентства, предполагавшей, что дети, после этого, уже никуда из Израиля не денутся, а родители подтянутся вслед за ними. Так вот родители Дианы всё ещё тянутся и она сама вынуждена прокладывать свой путь в жизни. Закончила школу, отслужила в армии, прошла компьютерные курсы. Снимала комнату в Тель-Авиве и постоянно работала, чтобы обеспечивать свою жизнь. Последний год убедил её, что надо двигаться дальше, и Диана поступила в Хайфский Технион. Как одинокой, отслужившей солдатке, ей дали общагу. И вот туда она и переезжала.

В отличие от нашего сына, который недавно тоже отселился от нас в Тель-Авив, домашнее хозяйство у Дианы имелось, и потому сборы были нелегки. Среди пакуемых книг она обнаружила тоненькую книгу стихов нашего якутского знакомого Олега Чернецова, которую мы дали ей почитать ещё полгода назад. Эту синенькую книжечку с наивной детской акварелью («Папа») на обложке прислала нам из Якутска жена Олега, Люда Жукова.

Олег умер через год после нашего отъезда - сердце. Ему было немногим за 50. Геолог, немного историк, поэт, в общем, чистой воды романтик 60-70-х годов. Их образ стал нарицательным, однако новые времена накатились на них, как ледник на мамонтов, и они вымерли или превратились в слонов.

Рюкзак, штормовка, пистолет...
Пришла пора, дружок!
Зовёт проснувшийся рассвет
В сырой туман дорог.

Вообще-то, я почти не воспринимаю стихи с листа (за исключением Александра Сергеевича) и, кстати сказать, совершенно лишён способностей к стихосложению. Но стихи Олега из этой книжечки, изданной усилиями его жены, мгновенно впитались в меня ещё тогда, полгода назад, как будто это я написал их.

Вот и сейчас, пока Диана складывала свой девичий скарб, я присел на камушке рядом с автомобилем, припаркованном у дома номер 62 по улице Хашмонаим, и снова открыл книгу Олега. И в очередной раз ощутил какое-то странное родство с этими строками.

Извивается речка полозом
Горы синие под рукой
Ветер северный треплет волосы
Бьёт весло по волне тугой.

В принципе это было понятно. Мы с Олегом болели одними «болезнями».

Мы уходим туда,
Где купаются скалы в тумане,
И глазами вбираем
Усеянный звёздами мир

Но было и ещё одно ощущение, которое представлялось мне почти материально. Я снова почти осязал его. Это нечто было как бы самими стихами, но отделившимися от бумаги и зависшими над ней, словно получив некое третье измерение.

Какая грусть! Как неуютно здесь...
Какая осень! В сердце хлынул холод,
И дикий ветер, словно тяжкий молот,
С размаху гнёт унылый голый лес.

Ощущение усиливалось, когда я читал олеговы подражания Омару Хаяму. Прежде мне приходилось читать самого Хаяма, и я оценил не только блестяще повторенную форму рубаи, но и глубину созданных образов.

Исчезла ночи сладостная мгла,
О, как меня любовь твоя сожгла!
На двух холмах два розовых рубина
Увидел я, когда заря взошла.

Есть! Неужели я нащупал ключ? Глубина...?

Гляжу как иглы хвои золотой,
На тропку сыплет ветер верховой,
И думаю: «Мы землю устилаем,
Подобно им, за слоем новый слой....

Да, именно так. Именно глубина и именно слоя, в который Олег сумел проникнуть.

Листая Книгу пройденных дорог,
Светильник Размышленья я зажёг
И в одночасье, с Музой подружившись,
Открыл в душе заветный уголок.

Вместе с Олегом я летаю по этим уголкам души, и всё так легко узнаётся. Но эта лёгкость отчётливо заканчивается там, где я снова начинаю ощущать некую странность - руль немного на себя и мы оба упираемся в некий предел, возвращающий нас к знакам вопроса и многоточиям.

Как жаль, что мы запутались в тщете -
Проводим жизнь в грехах и суете,
А, спохватившись в старости, вздыхаем:
Мол, жизнь не та, и мы уже не те...

Предел! И сразу возникает следующая ассоциация - лопата. Как будто я погружаю её землю, она входит без особого труда, но вдруг упирается в вечную мерзлоту, которую трудно разбить даже ломом.

О безысходность! Грустью опьянён,
Хожу как тень. Пропал покой и сон,
Изчез во тьме сомнений свет удачи,
А годы всё несутся под уклон...

Вижу себя в горах. Вершины гор, лес внизу, а остальное - вольный воздух. Сколько земли мы тогда перелопатили, сколько метров мерзлоты пробили, ломами высекая из неё ледяные искры. И всё для того, чтобы установить в диких верховьях реки Адыча некую сеть снегомерных реек. Они, наверное, уже попадали, и недоуменно видит случайный оленевод их ярко-красные перекладины среди камней и мха.

Отзовётся в сердце тихой светлой болью.
На воде зеркальной пожелтевший лист...
Над угрюмым лесом, над печальным полем,
Улетают к югу клином журавли...

Случился элементарный резонанс - резонанс душ! Многократное возрастание амплитуды при совпадении основной и внешней частот.

Конечно же, я не ревную и не завидую Олегу, что именно его частота стала здесь основной. Наоборот, я искренне благодарен ему и его стихам, которые позволили мне взлететь на этой общей волне... и почувствовать предел.

Юный снег заметает поля,
Над замерзшей кружится дорогой,
И его принимает земля,
Как небесную манну от Бога.

Много-много лет назад, на Больших Скалах, в Большом Кулуаре проходили соревнования по скалолазанию и я шёл по маршруту. На ключевом участке взялся за нужные зацепки, попробовал подтянуться (эх, надо было проходить сразу!) - не получилось, и я вернулся в исходное. Через две секунды делаю решающее усилие!.. И понимаю, что это место мне не пройти, что это мой Предел. И я слинял...

Но ведь другие-то проходят!!!

Однако вернёмся к стихам. У слова ограниченные возможности передавать смысл, какие бы термины и понятия люди не придумывали. Здесь тоже наступает свой предел, и только гении между строк, как будто музыкой умудряются передать мистическую гармонию происходящего.

... На третье в ночь,
Проснувшись рано,
В окно увидела Татьяна
Поутру побелевший двор,
Куртины, кровли и забор...
... Плывёт в тоске необъяснимой
Среди кирпичного надсада
Ночной кораблик негасимый
Из Александровского сада...

Вот и всё. Концовки нет. Я её стёр, так как многим не нравилось её морализаторство. Вместо этого стихи Олега и остановимся на многоточии:

Объяты синевою облака,
Лес неподвижный осыпает хвою,
Душа моя исполнена покоя,
И так легко слагается строка...

Гавриэл ГАВРИЭЛОВ

7 октября 2003 г., Израиль.

Сайт управляется системой uCoz